ГЕННАДИЙ КАЦОВ
/ / /
за пять почти месяцев зданий руины
покрылись репейником чертополохом
крапива прожгла рыжий слой ковролина
электропроводка свисает как локон
за кухней в обломках стиральной машины
за эти пять месяцев ветви акаций
листвой не покрылись сирень посерела
пруд вербу как будто боясь расплескаться
с тех пор отражал ту что в марте сгорела
но с местом родимым не может расстаться
и все эти месяцы мясо в останках
кишело червями истлевшею кожей
воняло в квартирах на улицах в танках
как это возможно как можно так боже
но взрывом ответ громогласный «вот так-то!»
/ / /
это каменный дом всё также стоит на родном пригорке,
оттого на просвет ещё видны мебель, посуда, банки:
побитые, лопнувшие, сгоревшие… железо несущей балки
под неплотным дымом, который день всё ещё горьким
это с широким окном стена фронтона, на которой висела
семейная фотография справа, почти касаясь шторы –
стена не рухнула в эту ночь с понедельника на вторник,
став прозрачной; после упавшей бомбы почти не осела
это пол в гостиной с ковром, где всё тот же знакомый орнамент,
только в пятнах липких, бурых после злосчастной ночи –
в этом месте, оно и сейчас там лежит, тело дочки,
а чуть дальше, у горящего камина, тела, покинутые нами
это крыша – ещё в понедельник висела над золой и пеплом,
а во вторник обрушилась наземь, как в глубоком сне, неслышно:
в остывшей комнате сына громкий шорох компьютерной мыши,
и в раскалённом холодильнике взрываются бутылки с закипевшим «пепси»
/ / /
всё теперь война – час стоит битый,
как водоворот, сносит сила чёртова,
будто норовит напрягать бицепс,
чёрная дыра, чёрная, чёрная
прошлое, как дар городу, миру,
менеджеру, мне, дворнику, учёному…
не гляди назад: где хранят миро –
чёрная дыра, чёрная, чёрная
ты, моё сейчас, местных бутырок
ла-ла лэнд с этап из заключённых,
в каждом долгий путь пули в затылок –
чёрная дыра, чёрная, чёрная
времени конец – кануло с мартом,
местность сплошь болит, пересечённая:
русич и варяг, ханты и манси…
чёрная дыра, чёрная, чёрная
если поглядеть сверху и сбоку –
втиснут город-сад в яблоко мочёное,
и не разгадать правила сборки:
чёрная дыра, чёрная, чёрная
здесь слова любви и покаяний
всасывает тьма, вина непрощённая,
вечная печать на лбах поколений —
чёрная дыра, чёрная, чёрная
карта – пуп земли, без краёв суша,
граждане живут, с ней обручённые:
в венах кровь течёт и впадает в душу –
в чёрную дыру, чёрную-чёрную
/ / /
– тому свидетельство осатанелость чувств –
сии походы не прощают! –
он люльку раскурил, со лба откинул чуб,
а рядом танки догорают
майдана вольный дух на вырытый окоп
он променял по божьей воле,
и не осиновый – берёзовый брал кол
проткнуть врага на ратном поле
ещё стоят полуживые города,
гражданства не сменили стяги –
пребудет жертв, пока свобода дорога
и вера в жизнь в словах присяги
уже расплавился кипящий самовар,
ваш газ дерьмо, и нефть, и уголь –
вы звери, господа, вы варвары, вы вар-
вары! искать вам пятый угол
и на простой вопрос: – всё это им зачем? –
все миром не найти ответа:
в америке не наступало время ч.,
европа плакала в тенетах
горилка грелась на столе, горилкой стол
пропитан после пули-дуры:
с небес не столько балалайки звуки, сколь
печальный глас родной бандуры
всё перепуталось, последняя слеза,
щекой катясь, идёт на убыль,
и если есть кому, то лучше не сказать:
россия, буча, мариуполь
/ / /
враги б пустили веселящий газ,
такой, чтобы никто его не видел,
и, веселящихся, снимали б нас
логично и в хихикающем виде
на фоне разбомблённых площадей,
кварталов, превращённых в битый камень,
среди лежащих вниз лицом людей
со связанными за спиной руками
пред драмтеатром с трупами внутри,
у остовов роддома и больницы –
ведь если сами это мы творим,
то почему бы нам не веселиться
снимайте, как хохочем (весел газ)
над нами изнасилованной дочкой
четырёхлетней, и как унитаз
с добром своим себе же шлём по почте
смотрите, что за диво: пво
не защищает нас – с землёй ровняет,
а мы при том смеёмся, пальцем «во!»
с экрана тычем, каждый невменяем
ведь те, кто нас от нас освободить
пришёл – увидеть где б такие страсти?! –
уверены: нам руки наложить
прилюдно на самих себя за счастье
язычество, изгнание – войска
такие мирные, и с ними «скады»,
вошли и удивляются, пока
себя угробить украинцы рады
хватило б только газа! нет войны –
прям, обхохочешься с утра пораньше…
и вы, россии верные сыны,
о нас, хихикающих, не пораньтесь
/ / /
не так близок бог, как его черт,
природа – не только кузнец, но кузнечик:
коль время течёт, то те – это чёт;
когда остановится, те – уже нечет
пошёл отче наш, сжимая цевьё,
навстречу ему отче ваш в хаки:
в деревне с тех пор никто не живёт
и порван апрель на фашистские zнаки
платан в три недели усох на корню:
война – это все, кто теперь покалечен,
когда утром птицы, простыв, не поют
и мясо от пуза клюют человечье
война – это пепел от сбитых букв
в фейсбуке, которые носит ветер:
«береза, приём! береза, я бук!
ответьте, ответьте, ответьте, ответьте…»
не пей эту воду, в ней трупы врагов
плывут в никуда, как пришли ниоткуда:
война – это месяц длиной в год,
с иголкой, ржавеющей в кукле вуду
сожмутся ландшафты в комок, устав,
покойник из почвы вытащит руку
и в ней на последней странице устав
раскрытый протянет убитому внуку
/ / /
одно чувство, новое – ненависть! сжав кулаки,
талдычит весь день, ночью спать не даёт, будто зуммер –
таким я не видел себя и не ведал таким:
«умри! — повторяю, как мантру, — скорей бы он умер!»
как смерти желать, подобрав для кого-то пятак
на векo?! – и дома неймётся, и вызовешь убер,
пока там стреляют по людям, и плавится танк:
«умри! — проклинаю тебя, — поскорей бы ты умер!»
по жовто-блакитному небу мой голос бродил,
и жовто-блакитній земле посвящал свои мрії,
уже распознав голоса, ибо он не один,
их не сосчитать, кто желает убийце «умри!» и
умри же, умри же, умри – заклинания текст
простой обращён, как послание urbi et orbi:
умри, сделай царский последний подарок для тех,
кого ты отправить рассчитывал в царствие скорби
очистится в реках вода, станет легче дышать,
из бомбоубежища выйдя, сощурятся мальчик
и девочка – громко вдохнут и ускорят свой шаг,
затем побегут в лучший мир, где всё будет иначе
/ / /
мальчишки, забыли вы что-нибудь здесь?
вишь как по обочинам вас разбросало:
вон в корчах один, как объелся гвоздей,
другой, как набрался хохляцкого сала
что спать не дало в многодневном пути?
язык на допросе раскрыл: шёл на киев,
довёл всех и сдал, как ненужный утиль,
как скарб прохудившийся души людские
был дан вам приказ, и маршрут, и паёк –
стал вашим убийцей, вас к братьям-славянам
пославший: вас ранняя смерть отпоёт,
подгонят по росту бушлат деревянный
ребята, ведь вас привели умирать
и всем вы враги, никакие не братья:
здесь выйдет навстречу вам чья-нибудь мать,
чтоб плюнуть в лицо со словами проклятья
вы вторглись туда, где никто вам не рад,
пошли на одессу, а вышли к херсону,
но дальше дорога спускается в ад,
где встретит антихрист с болезнью кессонной
инвектива
Не нужно строить города на месте кладбищ:
В инфраструктурах, в их фундаментах и трубах
Застынет ужас, что всегда течет из трупов,
Забъется веры и безверья вечный кладезь.
Не нужно строить города на месте казней,
В местах укрытий, никогда – на поле боя,
Ведь не исполнится желание любое;
Что предстоит, еще предстанет безобразней.
Не нужно строить города в период смуты
И в годы кризиса, разрухи, эпидемий:
Они фантомами возникнут из видений,
Летучей мышью, в снах являвшейся кому-то.
И этот некто, кто когда-нибудь проснется
Среди погостов, лобных мест, казарм, ристалищ,
Что есть везде и что грядущему достались, –
О городскую мостовую не споткнется.
/ / /
разрыв снаряда взгляд со стороны
сейчас сравнит с разверстым стогом сена,
отметив: те, кто не придёт с войны,
повсюду, словно вскрытые консервы
тушёнки жир под крышкой живота
под черепной открытой раной шпроты –
здесь, будто после долгого поста,
смерть разложила на холме пехоту
натурализм чрезмерный! видно, вкус
ей изменил, поэтке второсортной:
лежит прямой уликою для мус *
солдат без ног, как будто школьник в шортах
куда ни глянь – кто краше, кто юней
(могли б пойти на памятник победы!)…
четыре всадника сойдут с коней
и сядут в круг: давно пора обедать
*мус – Международный уголовный суд в Гааге
/ / /
попугай, из покинутых в доме, не знал о войне,
он бродил по квартире, сидел, пригорюнясь, на полке,
громко цокал и пел нараспев о неверной жене,
и томился, дурак, представляясь со щёлканьем: «попка!»
он сжимал в кулачок свою лапку и, взбив хохолок,
«есть давай!» повторял то сопрано, а то баритоном, —
комментируя («умница!», либо язвительно «лох!»),
если кратко цитировал из «государства» платона
он кричал «караул!», мог и по-украински «привiт!»,
имитацией славя любимых соседских мальчишек:
час на час походил, из окна тот же мартовский вид…
день за днём становилось в квартире всё тише и тише
кто-то скажет: опомнись, какой попугай, ты о чём?!
столько мёртвых в домах и на улицах мёртвых прохожих,
столько раненых и покалеченных всюду, о боже!
о каком попугае? а беженцев ты не учёл?!
это – сущая правда, но всё же, но всё же, но всё же
/ / /
ужасный век: повсюду зона риска,
где каждый мёртвый стих лежит, как камень;
похоже, время авелю записку
послать, чтоб он узнал, чем страшен каин
пора, похоже, собирать всем камни:
безухову в нелепой шляпе белой,
трём сёстрам, не продавшим сад покаместь,
онегину, не занятому делом
лет через двадцать, если будем живы,
какой-то хлопец скажет, между прочим:
«я помню дом, мы в нём когда-то жили,
бил русский танк в него, прицельно точный»
не жуткий хоррор, не кошмарный сон на
хэллоуин – реальность, факт, не больше:
«ИЗ ОККУПИРОВАННОГО ХЕРСОНА
СЕМЬЯ ЭВАКУИРОВАЛАСЬ В ПОЛЬШУ»
пока веду слова к концу строки, я
гляжу, как набухают кровью карты:
сегодня русские прорвались в киев!
сегодня русские бомбили харьков!
и не представить, как идут с повинной
на свете том, где свет сегодня резкий,
встречать детей погибших с украины
толстой и пушкин, чехов с достоевским
/ / /
«… и люди бегают наземные»
Д. А. Пригов, Куликово поле
мы разное на стол поставили
немало выпивки поставили
закусок множество поставили
французы «хеннесси» поставили
голландские сыры поставили
голландцы с «хайнекен» поставили
британцы пудинги поставили
американцы стол поставили
поп-корнов с чипсами поставили
китайцы чипы всем поставили
канадцы нефть и газ поставили
испанцы пасодобль поставили
турки люля-кебаб поставили
австрийцы сладости поставили
с капустой немцы «шнапс» поставили
всем телевизоры поставили
так победят сегодня русские
хотели мира парни русские
с ракетами хотели русскими
с бомбардировщиками русскими
и с танками хотели русскими
с зачистками хотели русскими
так победят сегодня русские
мы поле битвы в срок расчистили
ко дню резни его расчистили
от сорняков его расчистили
от птиц над ним его расчистили
и от гнилых костей расчистили
от вирусов его расчистили
от дальних рек его расчистили
от леса ближнего расчистили
чтоб ставить «грады» не мешало
и «джавелины» не мешало
чтоб всем махаться не мешало
чтоб даже муха не мешала
как все начнётся чтоб смешало
квас русский с украинским салом
и шоу чтоб смотреть сначала
нам ничего не помешало
всё ж украинцы посвободнее
и украинки посвободнее
походка тоже посвободнее
и шаровары посвободнее
дыханье даже посвободнее
пути-дороги посвободнее
и над днепром ночь посвободнее
пусть украинцы победят
ведь мы всем западом поставили
в тотализаторах поставили
в германии китае англии
испании сша нидерландии
австралии канаде франции
и за маршрутами следим
вооружённых их частей
что движутся к заветной дате
столкнутся лбами на востоке
донбасса или как его
южнее говорят донецка
хотя разведка отмечает
возможно зрелище отложат
так что посмотрим как всё будет
дней восемь потерпеть ещё
/ / /
месть без сна рядом с местным снарядом и
инны насмерть разорваны минами:
два народа, меняясь нарядами,
неминуемо с постными минами
по засыпанному толью толику,
как по танькам, проехали танками –
джин расстрелян за то, что был с тоником,
он в бутылку вернулся останками
все олеси задушены лесками,
орки перестарались с тарасами…
киев, сумы, чернигов – полесье ли?
рАСияне – не высшая раса ли?
бог всем дан: путь богданами выложен
да маслично маричками марево –
их язык от отчаянья выражен,
будто принадлежит раскумаренным
где слова друг на друга слОвянами,
и глаголы рождаются голыми:
в цинках трупы лежат оловянные –
на солдат не пошло много олова
не вернутся олены из плена, не
васылям упокоенным лето их –
месть теперь унесёт поколения,
и как жить, как же жить после этого
/ / /
когда ковид достал меня донельзя,
я записался на приём к врачу,
хоть не был ни в одной из индонезий
и в космос – будут звать! – не полечу
мне б не считать в моркови каротина,
жить беззаботно и идти ко дну –
мы пережили годы карантина
и в ядерную выживем войну
враги уже сожгли родную хату,
готовы брать берлин и интернет:
их политрук подходит к карте нато
и пишет х@й, как будто на стене
к нему, известному на фронте мачо,
являются всё чаще на порог
в ирпене изнасилованный мальчик
и харьковская девочка без ног…
я думал, что ковид меня замучал,
но на приёме сообщу врачу,
что в области груди страдаю бучей,
что в бронхах – жажда мести палачу
что мариуполем смертельно болен
и не даёт теперь ни лечь, ни встать
в душе тревога: как в плену там воин,
покинувший героем азовсталь
когда война закончится и реки
вернутся в русла, кончится февраль,
молитвы к богу вознесём, калеки,
чтоб бог-калека не вознёс нас в рай
/ / /
неизвестному жителю Бучи, убитому российскими освободителями
человек налегке выезжает куда-нибудь днём,
у него в голове масса дел, оттого свой маршрут;
не пристегнут он к велосипеду обычно ремнём,
и не знает, что, может, за это его убьют
держит руль, он не пьян и не глух, но привычно нем,
а вокруг, по дороге к сельпо, вроде тишь да гладь,
да по правилам строгим на нём безопасности шлем,
так что вряд ли за это будут в него стрелять
он педали вращает и песню под нос свистит,
вспоминает, как ездил, бывало, здесь до войны,
он слагает случайные мысли, возможно, в стих,
но ведь точно за это убить не должны
ждут его, ха-ха-ха, одиссея!, с детьми жена
или после поездки – на кухне с обедом мать:
«понимаю, – успел он подумать, – идёт война,
но зачем без причин на людей наставлять автомат?»
блик от солнца сорвался со спицы, ударив в зрачок,
после выстрела вмиг отказали, вот чёрт!, тормоза –
видно, что-то такое нарушил, всего не учёл,
оттого и прицельным огнём получил по мозгам…
блатари называют «подснежником» спрятанный труп
под наваленным снегом: закончился в марте мороз
и в апреле, едва потеплело, взошли поутру
на припёках они в окружении мух и стрекоз
/ / /
не убей, господи, раньше срока, не укради
остаток дней, разума не лиши, поиграй, но не мучай –
я не лазил в твой сад за яблоками, выколол на груди
in god we trust! – верил тебе, как мог, вряд ли мог лучше
не воровал лошадей, хотя не доводилось овсом
их кормить, боже мой, зато любил свою собаку:
я ведь дышу твоим воздухом, называю тебя отцом,
не слушаю первый телеканал, а тома вейтса и баха
в моем теле под восемьдесят процентов твоей воды,
я в твой космос уйду, надеюсь, не дальше кассиопеи –
намекни, сколько в этой судьбе сам накликал беды
на себя, ибо глуп, но иначе давно не умею
ведь стрелял только в тире, так как же за выстрелы все
отвечать я могу: вон их сколько, убитых сегодня!
проросло из погибших домов столько раненных стен,
столько в оспинах бывших дорог, для проезда не годных
смерть, как вид наказания и приговора залог
с обвинением в том, что виной круговая порука…
ты и я (как наскучил один на двоих монолог)!
хоть бы «хм» или кашель ремаркой в ответ – ни звука
/ / /
– не бери на мушку детей, стариков и баб, –
говорил мне дело бывалый седой бурят, –
если пуля в их теле пропала, тем паче снаряд,
то до смерти за это в ответе твоя судьба
а во двор к саврасовым днём прилетели грачи,
а у суриковых утро казни стрелецкой вовсю!
там вдали художник от бога рисует сюр,
без границ поскольку в ночи в лазаретах врачи
дай же боже перед расстрелом тебя обнять:
мы не брали пленных, не ведали, что творим,
мы ведь твари божии, господи, без ветрил,
без руля и былого в раскосых глазах огня
по пятьсот куинджи на брата и к днепру понтон –
долетит и «скад» до его середины, и даже «град»…
нас куда дорога ведёт? как известно, в храм,
а убитых на ней в темноте закопаем потом
/ / /
госконтроль госнадзор госизмена
госграница госгаз госказна
гособороны госнападения гостиница
гостелевидение госавиация господи
гостомель госинвестиции госсмерть
гособеспечение госинтересы гостайна
гостанк госплан госстандарт
госзаказ господи господи
госпечать госпечаль госбеженцы
госоперация господанные госреальность
госаппарат госпрепарат госсектор
господи госавтоинспекция господи
госинтернет господи госимущество
господи госисход господи
госбюджет господи госбандит
господи госслужащие господи
господи госкрах господи
господи госстрах господи
господи госправда господи
господи господи господи
господи на небеси господи
спаси и отведи господи
господи что же ты господи
господи спаси и помилуй господи
господи господи господи
госстрой господи господи
господи как же так господи
господи услышь мя
госпиталь
/ / /
морозный вражий март! когда б не бойня
в украйне, проклинали бы погоду –
нет больше веры и любви к ай-поду,
глядишь в ай-фон – душе и глазу больно:
в пурим осечка и, кропя колоду,
новозаветная бессильна тройня
скрипишь зубами, «мягкой силы» жертва
и раб гипертонического криза
в нью-йорке… не оставит телевизор
надежды никому – раскроет жерла
в живых картинках: край горит карниза
жилого дома, арматуры жерди
розе ветров досталась часть квартиры:
без глаза выбитого тьма глазницы,
как в пустоту раскрытая страница,
она стоит, что задник в зале тира –
на гвоздике семь дырок от цевницы,
потушенной пожарными… для мира
теперь чернеет остов фортепьяно
в чехле из лопнувших от боли струн,
в сыром углу обуглившийся труп,
быть может, пианиста… дальним планом…
и цедишь чай (сейчас там все умрут),
и хафнера читаешь себастьяна
/ / /
как в стекло что ни скажи, остаётся пар
здесь баллон всю свою жизнь выдыхал пропан
ты же в лифте пропускал этажи, а потом пропал
куст сиреневый скульптор слепил, оттого весна
запах крови и скунса – всюду идёт война
ты там вслух повторял mia culpa – моя вина
достижения фармонкологии никого не спасут
в незаконченном утреннем блоге – твой самосуд
всё идёт, чётко следуя логике: куда призовут
к сожаленью, в озоновом слое осталась дыра
и, к несчастью, в проеденном молью халате дыра
всё о смерти: кому-то дала, а тому – не дала
за ночь съехала крыша у хаты на руинах села
а приехали манси и ханты – и коза родила
ты стал рыжим и конопатым, такие дела
и пока пролетают валькирии, замри на дне
достижения подколлоидной химии даждь нам днесь
ты сегодня погиб в этом мире – в битве за днепр
/ / /
я о войне давно почти не думал,
не веря, что в свои сто двадцать лет
придётся выпрямлять у ружей дула
и отыскать в сарае пистолет
в кладовке пулемёт и три гранаты
с какой-то там войны припасены:
кто б мне сказал – мы за иль против нато?
и чьей страны мы верные сыны?
который год враги нас окружают –
уж пара, как мне помнится, веков,
и бабы больше в сёлах не рожают,
и там же молодых нет мужиков
есть в городах – от центров до окраин –
голь, моль, бетон и битое стекло:
мы в крестик-нолик с треском проиграли
и в бой морской нам всем не повезло
врага могли бы одолеть в судоку,
ведь ядерный имеем арсенал,
но интеллекта надо было до ху
в судоку – и не подфартило нам
совсем людей для битвы не осталось
на этом верном, праведном пути,
но в нас ещё сильны клыки и жала,
ещё нас рано списывать в утиль
еще силён в нас дух спецопераций!
хоть не дивизии и не полки,
нас, сто двадцатилетних, под сто двадцать –
и в бой идут одни спецстарики
в лихую мир освободим годину,
семь гномов да десяток негритят!
нас к светлой цели поведёт владимир –
он так же крут в свои сто пятьдесят
/ / /
чем больше в войне сам себя занимаешь, тем служба проходит
быстрее – понятно, насколько позволят тебе командиры,
но денег нема, телефон разряжён, табачок на исходе,
и снайпер то каски дырявит, то дырками портит мундиры
тоска! разве что, зачищая кварталы, отловишь подругу
из местных (бывают вполне экземпляры), затащишь куда-то,
разок, там, другой быстро вставишь, всем взводом пуская по кругу,
привяжешь к чему-то дня на три, другим чтоб досталось ребятам
подходит стрельба по мишеням короткими очередями –
забава, хотя ненадолго: водитель, как правило, всмятку,
на задних местах пассажиры – с простреленными грудями
орущие бабы, а дети – верняк, попадаешь в десятку
понятное дело, квартиры, дома без жильцов с ихним скарбом:
пакуешь отдельно посуду и шмотки трамбуешь в коробки,
некрупную мебель отдельно, тяжелую шлёшь ж/д карго,
хрусталь, там, картины – вот с ними, обычно, немало мороки
танкисты порой развлекаются, просто херача прицельно
по многоэтажкам, по частным домам, не жалея снарядов,
а если, случалось, построек вокруг не останется целых,
то так им и надо, мы знаем уверенно, так им и надо
когда здесь покончим с нацизмом, решим до конца спецзадачу,
вернёмся домой на гражданку и в церковь пойдём помолиться,
невесты обнимут, нальют нам отцы, тихо мамы заплачут…
в том мире, для всех защищённом теперь, нашим детям родиться
прямолинейное
может, русские войн захотели?
не хотят, пели хором, войны,
да, и кто ж её хочет на деле!
не спросить, ибо нет тишины…
тишину разбросало по взрывам,
по руинам домов размело:
крым пройдя и отверстие рыма,
сбита над украинским селом,
может, русскою мирной ракетой?
ведь, поверьте, войны-то здесь нет –
в перспективе есть только победа,
как российский достойный ответ
– геноцидам дадим по заслугам! –
самый первый народный слуга
приказал русским преданным слугам,
чем враз русский народ запугал;
– если надо, сто спецопераций
проведём до последнего гэс, –
он сказал, призывая сдаваться
фрикативным носителям «г»
– видно, время настало геройства,
коль братан так в кремле говорит, –
покумекал народ и с расстройства
выпил всё, что хоть как-то горит!
– наше всё! как его не послушать, –
оттого всё и выпили ведь,
съели всё (больше нечего кушать),
а гонец не несёт чудо-весть
видно, брат вам не сват, не подельник,
по таким в голос плачет петля:
вы убрали ульяновца с денег –
время питерца гнать из кремля
/ / /
я не убит, не ранен, не в плену –
слегка после обеда разморило,
возможно, мало к мясу розмарина
добавил, вот и снится про войну
не ту, где есть окопные сто грамм,
атаки, взрывы, танк подбитый вражий,
а где повсюду трупы – им не важно
ни поле брани, ни другая брань
там и лежит в подливе г. кацов –
рассветный час картошкой в спецмундире
дымится и, как в зеркале, в надире
пред ним чесноздреватое лицо
и не одно: в количествах промыш-
ленных с укропом поданы к обеду
безносой, дабы встретить ночь победы
и там деревья гнуть, шуметь камыш
анфас похожи, как на дефиле,
зубаты в профиль, но зато безухи:
их тьмы и тьмы, и нечто в этом духе
противники, все на одно филе
враги – во всём чужие; имена
врагов погибших мало интересны:
хоть посыпай их перцем с солью пресной,
безличными их делает война
я не умел колоть в живот штыком
и челюсть не умел дробить прикладом,
но знать, кого прибил в бою, не надо,
ты можешь быть никак с ним не знаком
и он не спросит ни о чём, и в миг,
когда открою вежды, пробудишесь,
в том мире мёртвых имя тише, тише –
и здесь его не вспомнят, став людьми
/ / /
бог говорит моисею: «в аварисе, к счастью, тебя я нашёл,
не на кого положиться, амрамыч, в пространстве и времени гиблых!
хватит валяться: пакуй в ранец мыло, расчёску, зубной порошок –
самое время, покуда весна, выводить твой народ из египта»
бог говорит: «в человеке, амрамыч, полезный небесный нектар,
в нём хромосом до фига, чтоб рожать мудрецов и вела б к ним дорога,
ведь человек – это буква на книжной странице, каретки удар,
рядом с раскрытым талмудом на крышке стола хлебная кроха»
бог: «вас преследовать будет, амрамыч, не только в пути фараон,
дело затянется это на все поколения в жанре вендетты!
лет через сорок, не раньше, отгрохаю спальный микрорайон –
это подарок: живите богато в пустыне, к тому ж, без кредита»
«будет по фляге воды порошковой и по перфокарте мацы,
чтоб без проблем джи-пи-эс (и под текстом, в пи-эс) вас провёл по маршруту…
бог, мой амрамыч, — вникал впопыхах моисей, — в сыновья и в отцы
вам не годится – он больше на кухне как дух-кашевар по кашруту»
бог говорил моисею, под окнами маялся нервный народ –
кто с багажом был, а кто налегке, но все ждали сигнала «бегите!» —
красное море не всякий еврей перейдёт показательно вброд,
разве ещё ради казни одной, ведь ничто без евреев египет
П О Э Т Ы
П Р О Т И В
В О Й Н Ы