ЛЕОПОЛЬД ЭПШТЕЙН

/ / /

Бога не существует. Страшно за Украину.
Вместо молитв предпочитаю стократно выговорить:
Точного попадания – каждому «джавелину»,
Поражения цели – каждому «стингеру»!

Я не слышу сирен, не голодаю, не стыну.
И, постыдно радуясь дню, погожему, мирному,
Всё твержу: попадания – каждому «джавелину»,
Пораженья летящей цели – каждому «стингеру»!

Один солдат – человек, а все вместе они – машина,
Живая сила противника, строчка в приказе изверга.
Пусть сработают сенсоры каждого «джавелина»,
Пусть окажется правильной наводка каждого «стингера».

«За кожну розбыту хатыну, за кожну вбыту дытыну!» –
Меч беспощадной мести вытягивается из ножен.
Поэтому: попадания – каждому «джавелину»!

Лучше бы – мир, конечно, но он уже невозможен.


/ / /

Вспоминаю последний приезд в Винницу. Задумываясь
хорошенько,
Вижу Буг, фонтаны, построенные Порошенко,
Светомузыку, публику – и из сел, и местных,
Интуристов, говорящих по-польски и по-немецки,
Продавщиц, торгующих мороженым и пирогами…

Пусть горит земля у них под ногами!

Вспоминаю последний приезд в Винницу. Катер вниз по реке
до Сабарова,
Улицу Пирогова – новое в контурах старого,
Водонапорную башню, превратившуюся в музей,
Беседку, в которой мы пировали в саду у друзей –
Ни сказать ничего, ни расслышать в еврейском гаме.

Пусть горит, пусть горит земля у них под ногами!

Вспоминаю последний приезд в Винницу. Давно, ещё до
Майдана.
«Можу, мушу, бажаю» – особый привкус модальных
Украинских глаголов, утреннюю прохладу,
Школу на Хлебной улице – место, что было к аду
Близко, и к раю тоже, и где я умнел, вопреки программе.

Пусть горит, пусть горит, пусть горит земля у них под ногами!


/ / /

Ясно вижу – Москва веселится.
Масок нет. Улыбаются лица.
Ложи блещут, набиты кафе.
Ну а девушки! – милостью божьей
Все сияют, глазами и кожей,
Те – влюблённые, те – подшофе.

Бодр и праздничен город весенний,
Но под радужным блеском веселий
Проступает его естество.
Всё подмазано – кожа и глазки.
Нету лиц. Ухмыляются маски.
Жаль, не слышно сирен ПВО.

/ / /

Ирпень – это память о людях и лете.
Борис Пастернак

Для радости так мало надо:
Свет с вышины, погожий день
И – словно запах винограда:
«Враг потеснён, отбит Ирпень».

Я в ту войну не жил. И странно –
Что память, выкинув кульбит,
Звучит как голос Левитана:
«Товарищи, Ирпень отбит!»

Возможно горькое похмелье,
Но верю я (глубокий вдох),
Что фюрер сдохнет в подземелье
Как он уже однажды сдох.


/ / /

Взрастившая головорезов
Страна мотострелковых рот,
Облицевав его железом,
На штурм послала этот сброд.
И супербуперполулюди,
Безумным полные огнём,
Из тысяч дьявольских орудий
Бьют в ненавистный чернозём.

Они туда пуляют, суки,
Где, в землю врытые, сидят
И тихо матерятся внуки
Тех, с кем ходил я в детский сад.
Им с каждым днём страшней и хуже,
Усталость копится в костях,
А я, отталкивая ужас
И преодолевая страх,
Твержу себе, что им удастся
Добраться до счастливых дней,
Перемолов чужую массу
И всё железо вместе с ней.


/ / /

Наш опыт возрос и увидели мы:
Война оказалась страшнее чумы
И едкой, как запах бензина,
Ведь вырвался дух, что по сёлам лесным
Хранился под спудом – бочонком квасным,
И здесь медицина бессильна.

Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Как вывелся этот подвид дураков,
Настолько обманчивых с виду? –
Широк этот тип и отзывчив на вид,
Но с раннего детства на сердце таит
На хана Батыя обиду.

Обычно пассивен, но если припрёт,
Дубину возьмёт он, метнётся вперёд,
Свирепо глазами задвигав,
И чтоб ему меньше Батый досаждал,
Он вспомнит: Чернигов Батый осаждал –
И тоже осадит Чернигов.

Все с Zигом да с Vигом, ядрёная вошь,
Однако Чернигов опять не возьмёшь –
Ослабли Батыевы гены,
В шинке на Подоле не гаркнешь: «Гарсон!»,
А если и выйдет ворваться в Херсон,
То разве на крыльях измены.

Что сможет, сопрёт, что не сможет, взорвёт,
Без всякого броду огонь перейдёт,
И воду, и медные трубы.
С улыбкой на снимке – что твой голубок!
Лишь трупы у кромки – они не лубок,
Они настоящие трупы.


П О Э Т Ы

П Р О Т И В

В О Й Н Ы