МИХАИЛ МАТУШЕВСКИЙ

/ / /

Обрамленье ветра – дыры рам двойных,
тает, да не тает, этот снег — дневник.
Не качает ночи «баюшки-баю».
Мы погибли вместе. Я тебя люблю.

Жжёные скелеты городов немых –
графики военной беспощадный штрих.
По подвалам кличу, пепел шевелю.
Пусть война – о смерти. Я тебя люблю.

Полнился свободой жёлто-синий день.
Луцк и Мариуполь, Сумы и Ирпень –
что-то есть в воронках близкое нулю
и разрыву сердца. Я тебя люблю.

Крепче и сильнее стёртое до дыр –
спой еще из детства, про широкий Днiпр,
что реве та стогне… Встань из неживых
дневниковой строчкой – «ненавижу их».


/ / /

Б.Н.

Вечно дым воспоминаний сладок,
сердце полно горечью опять,
означает слов любой порядок –
говорить по-русски, значит врать.

Короток февраль. Весны не будет,
накатил безумный вал орды,
путь её – стоять на перепутье,
видя жизнь, как повод для вражды.

Дай мне ошибаться в этом, Боже!
На спине мишени крест несу,
ни людей, ни проблеска, похоже,
мы навек простимся на мосту.

Так и есть, лежу в клеенке черной
под цветами – бездна точка RU
и все дальше в жизни обреченной
поцелуй на мартовском ветру.


/ / /

Кровит виток спирали,
закрученный назад –
стреляли в Бабьем Яре,
теперь его бомбят.

На Штатах крест мишени,
Европа и Донбас.
И вы ему до фени,
он уничтожит вас!

Набычив тупо зенки
нажмёт на кнопку «Ад»,
какая хрень – оттенки –
кто прав, кто виноват!

Никто вокруг не ровня,
почти замкнулся круг.
Родная подворотня.
Бандитский Петербург.

ВЕРСИИ

1.
Кто нынче шумною толпой
смердя, кочует по Украйне
и оркам числится родней,
напоминая русских крайне
селян, узревших унитаз,
замена он теперь Рейхстагу…
И, может, если б не приказ
им обошлась бы верность флагу.

2.
Вахту нёс, пока не надоело,
бормоча кому-то: «Бойтесь суки…»
Закурил. Рвануло. И сгорела
и Москва, и все, что в этом звуке.
Безнадёга, крест, флажок на мачте,
фото в бескозырке у ларька.
Бегает по дну дворовый мальчик,
мать, смеясь, грозит ему, слегка.

3.
…и учтите, выжившие дети –
вас увозят в лучший из миров.
Александр Сергеич, наши сети
притащили много мертвецов!
По цепи народ бредёт, лепечет,
в колорадских лентах детвора…
Буря мглою, Александр Сергеич!
Не порa ль? Пора мой друг, пора.


/ / /

Прежних стихов отлетает душа,
но не меняет язык –
Бог угораздил. Где жизнь дешева
с ним я родился. Кирдык!

С ним и влюблялся, его и стыжусь –
сдвинутом, ныне, в уме.
Знал на пятёрку, а лучше бы «гусь»,
чтобы не «бе» и не «ме»,

Лучше б молчаньем его золотым
крыть непотребную речь.
Русский, могучий, давай помолчим,
чтобы хоть что-то сберечь.

Гибкий и чуткий, и бьющий под дых
кровушкой не захлебнись!
Стань переводом наречий иных
и с покаяньем вернись.

Стал молчалив я и тяжко дышу,
а языку – хоть бы хны…
Я за него тем стихам допишу –
«Это ещё до войны».


П О Э Т Ы

П Р О Т И В

В О Й Н Ы