ВИКТОР КАГАН
/ / /
1
Я тем закончу, чем когда-то начал –
щенячьим визгом, сиплым волчьим плачем
в ладонях тёплых снежной тишины,
где не слова уже, а только всхлипы
и не поймёшь – снежинки или липы
цвет опадает с дерева войны.
Блажит война, беременная миром,
ворона на суку с протухшим сыром
пустых словес, и льстивая лиса
плетёт ей славословия ловушку.
Они морочат головы друг дружке
пока не загорятся небеса.
Восход горит или закат пылает?
Бог матом кроет. И сверчок камлает
бессмертие кощееву яйцу.
Бессильна соль земная в дней солонке.
Распят сын божий на державной шконке.
И стрелка время волочёт к концу.
А нам с тобой раскрытые могилы
да из бессилья рвущиеся силы,
да сон без сна, да онеменья боль,
да ненько, мати, мать твою и мамо,
и небеса взрывающая яма,
и слёз хранящая непрочность жизни соль.
2
Соль, как свинец, вливает время в глотку
и жиzнями zакусывает водку
присоленными кодла каинят.
Война, войны, войну, войне, войною …
Вина, вины, вину, вине, виною …
Не сторож ты, чтоб знать где бродит брат.
Под снегом прячется от танков конский щавель.
Я мовою спiваю «Заповiт»,
менi пiдспiвує беззвучно з неба Авель,
где Бог усталый рядом с ним сидит.
Срам на кровѝ ладони тянет к небу
и красная сквозь жизнь струится нить,
и слово, как сухая кроха хлеба –
ни проглотить, ни кровью размочить.
Полынь-звезда. Чернее ночи быль.
И, прибивая атомную пыль,
шуршат рентгенами и копотью дожди.
Терновый радуги поверх бинтов венец
и на развалинах мадонной оголец,
котёнка прижимающий к груди.
– Ты мальчик, девочка? И чей ты или чья?
– Авелевна я.
/ / /
Меня учили круглое таскать
и плоское катать с утра до стенки,
в столовке принимать как благодать
селёдки под перловкою коленки,
тянуть носок и матом петь в строю
броня крепка и бравы ребятушки,
равнение держать под мать твою,
спать на посту, чтоб ушки на макушке,
считать до дембеля бессрочные срокá,
свободу снить с отбоя до подъёма,
мотать портянки, не бросать бычка,
любить кирзы надёжность вместо хрома,
ходить на невсамделишнюю рать,
точить язык на сухаря точиле…
Ещё меня учили убивать,
но слава богу, что не научили.
/ / /
Разбито корыто да шут с ним с корытом.
Шесток на растопку и в мусор сверчок.
В глазу голубом, злою кровью залитом,
стволом раскалённым зияет зрачок.
Победные марши строчатся авансом
и ржавчина лжи разъедает столбы
небесные, и не испытанным шансом –
а хватит ли всем? – громоздятся гробы.
Сияет развёрстое небо сигналом,
под мать-перемать подремать бы – так нет,
развёрстка на смерть и плати бурым налом
впитавшейся намертво крови в рассвет.
Потом отпоём, отопьём и отплачем,
а после забыв, будем век вековать,
всё перелицуем, всё переиначим,
научим как надо волхвов волхвовать
и несторы, следуя точно заданьям,
займутся приданием лоска преданьям
и снова друг с другом пойдём воевать,
и будут кукушки нам вслед куковать.
/ / /
До победы сто бед и ещё полбеды,
и победной головушке долго болеть.
Ах, не пить бы, не пить из копытца воды,
ах, не плакать о мире войны посередь.
Ах, подайте вина, чтоб утихла вина.
Да вину не утопишь в горючем вине.
Ты прости меня, мама, война – мать родна,
не отпустит домой – не рыдайте мене.
А вернусь, рассказать о войне не проси –
она слов не простит. Посидим в тишине.
И прости мне, пожалуйста, мама, прости –
я теперь навсегда на войне
/ / /
Понад кровавою росою,
понад печалью, болью, горем,
старуха-смерть, маши косою,
маши косой, пока мы спорим,
маши, пока в мозгах разруха
не прорастёт травинкой смысла.
… Идёт по трупам смерть-старуха.
От крови гнётся коромысло.
/ / /
Тихо падает снег и крепчает мороз,
выпадает в кристаллы небес купорос
и хрусталики выстывших слёзных желёз
ослепительно хрупки.
Заржавевшая кровь на проталинах грёз,
человечьи ошмотья на ветках берёз,
всё к собакам, к чертям, в прах, дотла, под откос,
не до белой голубки.
Она мечется – мать, сирота и вдова,
но порука войны кругова, рокова,
штыковая лопата в руках божества,
на венки и букеты растёт трын-трава
и ложится на стынь груза двести.
Зеркала тишиной занавесьте.
/ / /
Оседает пыль, проступает кровь,
чтобы помнили что почём.
Чёт и нечет, ненависть и любовь,
и по черепу жизнь ключом.
И на рану соль просыпает боль,
и слова осыпаются с языка,
и сидит старуха, зовут Ассоль,
и под девочку косит для старика.
Из кармашка божьего уголком
парус белый, а ветра нет,
и старуха ссорится со стариком
третью тысячу долгих лет.
Хороши дрова из разбитых корыт
и слова хороши во рту,
а слетают с губ – и душа саднит,
мордой тычется в пустоту,
как растерянный щен, а мамка мертва,
из гробов прорастают грибы,
трын-трава, повилика, полынь-трава,
на авось, на арапа, на если бы.
Спросит небо Каина: «Где твой брат?».
«Что я сторож брату?» – в ответ.
На конюшне царствует конокрад.
Восемь сбоку и ваших нет.
Ваши, наши – ромашку курочит бог,
чёрт монету крутит в руке,
в танке шустро катится Колобок,
клочья мяса на передке.
аlager com alagero
Брат, если жизнь не дорога
и скучно в мире жить.
ты отыщи себе врага,
чтоб голову сложить.
А нет врага – создай его,
придумай, сотвори,
на волю выпустив того,
что у тебя внутри.
Он в друга с воздухом войдёт –
готов смертельный враг.
И в бой – труба войны зовёт,
держи повыше флаг.
Кроши и жги, коли в живот,
ликуй, врага рубя …
Не бойся – он ведь не убьёт.
Ты сам убьёшь себя.
А больно – что за ерунда?!
Героем стал? Будь рад.
И катится твоя звезда
в тошнотно-сладкий смрад.
П О Э Т Ы
П Р О Т И В
В О Й Н Ы